Когда муж позвонил, чтобы сообщить о начале войны, Глеб спал в своей кроватке дома, в родном Северодонецке. Настя замерла над сыном, ей было жаль его будить. Но она — журналистка, а муж — военный, их адрес давно был опубликован на сайтах террористической «ДНР». Рано или поздно к ним бы пришли, поэтому оставаться не было и в мыслях.
Глеб взял свой детский рюкзак, собрал несколько игрушек, и они уехали эвакуационным поездом. «Сели и не знали, где выйдем», — вспоминает Настя 24 февраля. Они оказались в Ужгороде, а затем выехали в Словакию.
Ее мама осталась в Северодонецке. «Я была в отчаянии, — говорит Настя. — Переживала и за маму, и за мужа. В тот трудный момент я не могла стать для Глеба поддержкой, потому что сама была в стрессе. Иногда могла сорваться и накричать. Было стыдно, потом просила прощения. Когда у него начались тики, очень себя винила, потому что думала, что сломала ребенка».
После четырех месяцев в Словакии Настя с Глебом переехали в Днепр. Здесь уже жило множество их знакомых из Северодонецка, и отцу Глебу было ближе добираться в короткие отпуска. Глеб пошел в детский сад, а затем в школу.
Мальчик не вспоминал дом и не говорил, что скучает. Но расплакался, когда увидел такую детскую палатку, которая была у него дома. А в письме написал: «Мы, украинцы, победим, а потом поедем в Северодонецк».
В школе сначала все было нормально. Но Глеб не любил делать домашние задания, ему было трудно писать, он не мог сосредоточиться. Все помогала делать мама.
После весенних каникул ситуация ухудшилась. От слова «школа» у мальчика начиналась истерика. Он совершенно не хотел туда идти. «Я его забрала, мы немного занимались дома. Но я видела, что происходит что-то не очень здоровое, — говорит Настя. — Я страдала, что что-то делаю не так. Это было так тяжело, как будто глыба придавила. Мне не с кем было разделить ответственность — муж приезжал очень редко».
Настя повела Глеба к психологу в центр благотворительного фонда «Голоса детей». Юлия Сахарова, работавшая с Глебом, описывает мальчика как оживленного и с изменчивым настроением. Он не сразу пошел на контакт. «Два переезда, разлука с отцом — это все для него огромный стресс, который перерос в постоянную тревожность», — объясняет психолог.
На занятиях Юлия обсуждала с Глебом его чувства, помогала распознавать потребности, управлять эмоциями и реакциями. С помощью рисунков они исследовали, почему Глеб кричит. И говорили, что крик можно заменить словами и сказать, чего именно не хватает сейчас, чего хотелось бы. Так они узнали, что иногда во время крика Глебу хочется объятий.
Примерно с третьего визита мальчик начал приходить на занятия с радостью: «Раньше он не очень вступал в диалог, закрывался, ему было трудно общаться, — говорит психолог, — а здесь он стал живым, включенным, рассказывает истории. Начал улыбаться, здороваться! Однажды я зашла, а он мне: “Юля, привет! Как твои дела?”».
Настя засмеялась: «У нас перемены».
Юлия кивнула: «Вижу!».
Также психолог заметила, что в помощи нуждается мама мальчика — чтобы восстановиться и иметь силы воспитывать сына не только в трудное время войны, но и с диагнозом, о котором она недавно узнала.
Больше всего, говорит Настя, ей помогли разговоры: «Говорить о себе, своих чувствах, о происходящем — это очень лечит. После нескольких встреч с психологом я стала чувствовать себя увереннее и уже не думала, что все плохо».
Направление Глеба к психиатру не испугало Настю, а установленный диагноз — РДВГ — даже принес облегчение: наконец стало понятно, как действовать. Настя принялась изучать, присоединилась к сообществу людей с РДВГ в Facebook, читала их истории, советы и комментарии. Поняла, что РДВГ — это гораздо больше, чем «ребенок, который постоянно бегает». Проявления могут быть разными: истерики, импульсивность, сопутствующие расстройства. У Глеба, например, были нервные тики.
Чем больше Настя изучала тему, тем больше меняла свое отношение к поведению Глеба. Она стала больше жалеть и меньше требовать. Он сам ей говорил: «Ты меня, пожалуйста, жалей».
«Это, пожалуй, главное: не ругать за эмоции, а поддерживать, — говорит Настя. — Бывает тяжело, потому что есть предубеждение, что ребенок в определенном возрасте должен вести себя более по-взрослому. То, что мы прощаем малышу в три года, не ожидаем от школьника. Но с РДВГ способность контролировать себя может быть менее развитой, это нужно учитывать. Я больше не ругаю сына, когда он не хочет уходить с площадки и падает на траву. Я подхожу, обнимаю и говорю, что это нормально. Говорю: "Давай я тебя пожалею, мы успокоимся и пойдем". Также и с домашними заданиями. Я уже не думаю, что он мне назло пишет два часа эти задания. Понимаю, что для него это трудный процесс. Не ругаю, а хвалю. И это приносит результат. Он стал больше расслабляться. Начал быстрее успокаиваться, когда происходит что-нибудь неприятное».
В этом учебном году Глеб снова пошел в школу. Сейчас он занимается с учительницей индивидуально. Так ему легче, нет шума, детей, ничего не отвлекает. Анастасии трудно сказать, вернется ли Глеб к занятиям в классе. Пока ее просто радует и поражает, что он занимается. И главное, что ему удобно.
«Когда у ребенка есть какая-то проблема со здоровьем, которая видна, его жаль, — рассуждает Настя. — А когда это поведенческая проблема — гораздо труднее жалеть. Хочется скатиться в критику. Но это особенность ребенка. Как цвет глаз. Ребенок ее не выбирает. Дети с РДВГ не избалованы, не злы, они хотят радовать своих родителей. И наша задача — быть на стороне ребенка, помочь социализироваться и добиться момента, когда он сможет лучше себя контролировать».
Детский психиатр фонда «Голоса детей» Наталья Масяк утверждает, что ранняя диагностика и правильная коррекция синдрома дефицита внимания и гиперактивности значительно улучшают качество жизни ребенка и его семьи.
Родители могут заподозрить симптомы СДВГ — синдрома дефицита внимания и гиперактивности.
РДВГ — расстройство, — это сложный диагноз, который не слишком поддается коррекции. Его ставят после попыток скорректировать СДВГ и отсутствии успеха.
Симптомы могут отличаться у мальчиков и дев