По его словам, в настоящее время работников центров комплектования обвиняют в недостатках мобилизационной политики. Их воспринимают как хитрецов, которые нашли себе комфортные должности в тылу, отправляя других на войну. При этом большинство из них уже прошли через войну и имеют полное право не прятать глаза от военнообязанных и их семей.
Мы беседуем с Александром о его службе в армии, работе в ТЦК, а также о беззащитности его коллег перед агрессией сограждан и диверсиями врагов.
Александру — 39 лет. Он окончил Луганский университет внутренних дел и работал следователем. Однако в 2016 году решил изменить свою жизнь и подписал контракт с Вооруженными силами Украины. Три года служил в 181 отдельном батальоне материального обеспечения.
«Моя должность была — оператор-наводчик взвода охраны. Мы сопровождали грузы в зону АТО: боеприпасы, медикаменты, продукты, оборудование — все, что нужно бойцам для выполнения боевых задач. Были и многомесячные командировки в зону АТО в Донецкой области. Помню, как в Володарске на нас смотрели местные жители с недоверием, поэтому мы по одному не ходили. Местные женщины говорили о своих мужчинах: “воюет”. Спросишь где, ответ будет: “На той стороне”», — вспоминает Саша.
В 2019 году его перевели служить в военкомат Емильчинского района Житомирской области. А в ноябре 2023 года он стал главным сержантом роты 407 отдельного стрелкового батальона и менее чем через неделю оказался в Авдеевке. Перед этим боевое обучение на полигоне боец Бондарчук проходил только в 2016 году.
«Но у меня был опыт АТО, и в университете я жил в казармах, проходил спецподготовку — считайте, был готов к бою», — смеется Саша.
Он воевал около месяца в районе авдеевских дач — военные обозреватели тогда говорили, что наши бойцы должны не пропустить россиян дальше этих дач, чтобы не открыть им путь в центр Авдеевки. Вот Саша с ребятами и не пропускал. Затем была контузия, госпиталь, а потом снова бои на Авдеевском коксохиме.
Однажды он долго не выходил на связь, и его жена начала звонить командирам. Ей ответили, что информации об Александре нет.
«Мы были приданы 110 бригаде, чужое для нее подразделение, и там на нас не очень обращали внимание. Обстановка такая, что в бригаде не всегда понимали, кто на какую позицию зашел. Связи не было, и жена очень переживала. Представьте: именно в это время ее брат находился в коме после тяжелого ранения в госпитале, а от меня не было никаких известий. Когда удалось выйти на связь, я ей позвонил, это было 8 января 2024 года. И в этот день умер брат. Такие совпадения… Я после выхода нашел свои вещи у старшины — мой рюкзак лежал в куче с рюкзаками двухсотых. Я вытащил его, отряхнул — и дальше война», — рассказывает Саша.
Говорят, что люди, которых ошибочно считали погибшими, будут жить долго. Саша должен прожить очень долго, ведь его трижды считали погибшим.
Впервые — в Авдеевке. Их было четверо на позиции. Один боец поднялся на второй этаж здания, а Саша с двумя побратимами остался внизу. Во время боя он услышал на втором этаже перестрелку и крики россиян, подумал, что побратим, который там был, погиб. Тогда же был убит и товарищ рядом. Александр доложил, что в группе двое погибших. А тем временем побратим со второго этажа чудом выбрался, добрался до условной точки сбора и доложил, что Саша и его товарищи погибли.
Два других случая произошли уже на Покровском направлении, куда Александра перевели после Авдеевки бойцом 110 бригады. Доброполье, Мирноград, Александровка — бои, потери и снова бои, когда на позиции в роли бойцов выходят уже и ротные, и взводные — потому что больше некому выходить и держать эти позиции. А когда приходило пополнение, то, по словам Саши, часто не успевали даже с этими бойцами познакомиться, как они шли в минус. И тогда в докладе командирам называли погибших по позывным — чтобы где-то там уже в штабе разбирались, кто погиб и откуда он. Так теряли побратимов, даже не зная, кого же рядом с тобой убили.
«Под Александровкой был момент, когда я нашел себе укрытие за пнем — потом заметил, что он трухлявый и ненадежный. А в нескольких метрах от меня — деревья, там более-менее можно было спрятаться. Как только я переполз, в мой пень прилетел снаряд, а на месте, где я сидел, образовалась воронка. И старший по рации передает, что я двухсотый. Я был на расстоянии где-то пяти метров от своих, но они меня не могли разглядеть — там уже все вокруг было так перебито и перепахано снарядами, что определить, где кто, можно было только по голосу. А ребята увидели воронку и подумали, что уже некому голос подавать», — вспоминает Александр.
В третий раз прилетело именно в то место, где лежал рюкзак Александра, из которого он за мгновение до этого доставал боекомплект и сигареты:
«БК в окопе засыпало землей. Если его зарядить, то заклинивает автомат. Поэтому я пошел к рюкзаку. Это было немного смешно: из-за взрыва у меня и у взводного разорвало барабанные перепонки, мы ничего не слышим, только жестами общаемся. Ну после прилета по моему рюкзаку взводный мне жестами показал, кто я такой».
Бои под Александровкой Саша будет помнить всю жизнь. И до того у него было много контузий, но не таких серьезных. У него со взводным была позиция на перекрестке двух посадок, россияне их штурмовали по 5-7 раз в день, и в какой-то момент, по словам Саши, начали так бить по позиции минометами и сбросами с дронов, что деревья ложились.
«Там уже нельзя было разобраться, чем нас обстреливают. Взводного взрывная волна бросила на стенку окопа, он даже прилип к ней. А я стоял ближе к выходу, меня выбросило наружу и бросило спиной на бруствер, и еще какая-то ветка, срезанная обломком, сильно хлопнула мне по голове — шлем не защитил. Я себя ощупал — руки-ноги целые. Но контузия была очень тяжелой, разорванные перепонки из-за акубаротравмы, и позвоночник я изрядно повредил. У меня уже после Авдеевки была гипертония — давление 200 на 100, мне его немного сбили до 170. Я с таким и воевал на Покровском направлении. И сейчас с таким живу — как оно начинает падать, так и я падаю. После Александровки здоровье вообще стало ни к черту. Вот и язва открылась, в больнице должен был лежать», — говорит Саша.
По заключению врачей, мужчина теперь годен к службе в ТЦК, военных учебных заведениях и в подразделениях материального обеспечения. В боевых частях — только по собственному желанию.
«Я со своим хребтом и