«Мои песни — это откровения о диагнозах». Vivienne Mort о новом альбоме, наследственной депрессии, мудрости бабушки и восприятии россиян.

О девизах бабушки

У моей бабушки есть несколько девизов, которые она часто повторяет, и они запомнились мне. Позитивная часть меня приняла эти девизы. У нее всегда звучит «Сегодня отличный день» и «Все будет хорошо». Эти простые слова звучат у нее как рефрен. Хотя есть еще и «Не думай ни о чем», но этот девиз я стараюсь не принимать, потому что мне и так удается не думать без дополнительных советов.

О новом альбоме

Ничего отрицательного о нем нам не говорили. Были некоторые комментарии о том, что люди разочарованы. Я внимательно слежу за этим, так как отвечаю на них. Но это, скорее, были ожидания, что мы будем делать что-то похожее на прежние работы, а мы не смогли оправдать эти ожидания.

Мы уже не первый альбом выпускаем в эпоху интернета. Нам захотелось отметить этот момент (выход альбома — ред.), и мы решили собрать друзей.

Я переживала, так как впервые показывала альбом, и это как будто мои откровения о диагнозах. Может, не совсем о диагнозах, а о своих мыслях. Я сама пишу эти песни — я пережила что-то и выразила это в музыке. Для нас это был первый опыт собрать людей в театре и представить им обложку, чтобы они могли буквально смотреть на музыку, не отвлекаясь. Поэтому там такая смесь переживаний, включая страх, что им может быть неудобно уйти, чтобы не обидеть авторов.

Мне не важно, чтобы слушатель понимал текст именно так, как я. Я считаю, что сколько ушей, столько и интерпретаций одного произведения.

О творческой паузе

В 2020 году мы решили, что нам нужно расстаться: когда начинали, мы договорились, что если музыка нас не вдохновляет, лучше ее не делать. Не хочется быть музыкантами, которые уже двадцатый год играют одно и то же, немного переделывая, и выдают это за что-то новое.

С этим альбомом у нас началась новая эпоха. Толчок произошел во время вторжения, когда мы поняли, что есть мы и есть слушатели. К тому моменту мы уже распустили группу и планировали просто пожить, вдохновиться чем-то, а потом встретиться с новыми идеями. Но мы поняли, что вместе мы сильнее. Мы проехали два больших европейских тура и много выступали по Украине, и это все накапливает средства, которые мы передаем.

О творчестве

С 10 лет я так реагирую на переживания — пишу песни. Творчество всегда со мной. Иначе, наверное, я бы не смогла справиться с жизнью, если бы не выражала свои чувства. Мне гораздо труднее высказывать свои мысли в беседе. Я не задумывалась, помогает ли это, потому что иногда я что-то напишу и долго плачу. Я не знаю, хорошо это или плохо. Может, достаточно было бы одной слезы, но я сижу и проливаю слезы.

О комментариях в соцсетях

Наша аудитория — это люди, которые сами захотели нас найти и подписались. Почти все комментарии положительные. Поэтому мне постоянно нужно себя критиковать, иначе мы можем не развиваться.

Когда, например, мы где-то выступаем, приходят новые люди. И сразу начинают поступать комментарии: «Помада должна быть другого цвета». Я иногда шучу и спрашиваю: «Какого, что посоветуете?» Советуют более бледный тон, а потом пишут: «Извините, если что…»

Также под вирусными видео всегда много комментариев. Обычно это фото с бархатцами и детьми на аватарках. И начинаются вопросы: «Кто это?», «Что это?», «Почему она поет?» Больше всего таких комментариев я получила под видео, где исполняла песню Нины Матвиенко. В тот день, когда ее не стало, у меня был концерт в Житомире. Я в детстве на конкурсах пела «Сіла птаха». И в тот день захотела спеть эту песню на концерте. Мы выложили это видео, и началось: «Так, как Нина, не будет», «Что за воробей кричит?»

О врожденной депрессии

Несколько лет назад специалист сказал мне, что я отношусь к 7% людей с врожденной депрессией. Это те, кто родился и уже видит мир в мрачных тонах. Но я экстраверт. Несмотря на свою драматическую перспективу, я все равно люблю людей, общение и выступления. Я всегда обожала выступать. И мне нужно общаться с кем-то.

Об отношении к россиянам

Мне не жаль россиян. Я их дегуманизировала для себя. Это произошло, потому что в первые дни вторжения я писала песни, адресованные им. Я думала, что это люди, а не какая-то серость. Надеялась, что они выйдут на площади. Не может же быть так, что они просто закроют глаза на происходящее.

Но вскоре стало ясно, что в них победило полное безразличие. Это действительно серое множество, и дегуманизация произошла сама собой. Еще до Бучи.

Сначала я читала сообщения от россиян, от слушателей, потому что у нас там есть аудитория. Помню, один человек постоянно писал мне: «Я отправил на ваш сбор, мы с вами, мы здесь, нас мало, но мы прячемся». И последнее, что я помню от него, — это видео, как он ночью закрашивает букву Z. Я подумала: господи, поезжай домой, герой.

О российской культуре

Я исключила ее из своей жизни. Она была частью моего детства, я на ней выросла. Я хорошо помню российские книги, а из украинских, кроме Шевченко, почти ничего не осталось в памяти. Несколько произведений, которые запомнились, — например, «Желтый князь» о Голодоморе. Есть конкретные вспышки, но я не могу сказать, что училась на украинской литературе в украинской школе. Нас просто русифицировали.

Сейчас я дочитываю «Сад Гефсиманский» Ивана Багряного. Это о нашей интеллигенции и о людях, которые неугодны режиму и попали в тюрьмы НКВД, сидя по 30 человек в одиночной камере. Я стараюсь наверстать прочитанное, и скажу, что Иван Багряный лучше Булгакова.